Нора Адамян - Девушка из министерства [Повести, рассказы]
Но неугомонный Костя сказал:
— Мы здесь прожили месяц. Хватит. Теперь недели две проживем на море.
— А не пойти ли нам через перевал?
Сперва эта мысль показалась неосуществимой. Куда девать чемодан с вещами? Пройдет ли перевал Маринка? Девочке всего двенадцать лет и зимой у нее был бронхоаденит.
Пока мы решали да собирались, турбаза в Теберде уже закрылась. Но два экскурсовода, закончив работу, решили идти в Сухуми через перевал и согласились взять нас с собой.
И вот, обутые в колючие шерстяные носки, в лыжных штанах и широкополых соломенных шляпах, мы с самого утра сидим и томимся среди пышных цветов нашего садика.
Маринка и Костя каждый час отправляются в турбазу и приносят новости:
— Жоре еще не заплатили денег. У него не хватает котелков.
— Каких котелков?
— За ним числилось подотчетное имущество, и завхоз чего-то недосчитывается.
Посидели, посидели и опять пошли.
— Ирочка отказывается идти. Она с Гиги поссорилась.
— Кто такая эта Ирочка, будь она неладна?
— Ну, мама, как ты не понимаешь? — рассудительно говорит Маринка, — Ирочка раньше была отдыхающая, а теперь она и Гиги влюбленная пара. Она ждала, пока турбаза закроется, чтоб пойти с ним через перевал.
Когда мы уже совсем разморились и решили от скуки пообедать, с улицы прибежала возбужденная Маринка.
— Скорей, скорей, машина пришла!
Мы схватили свои мешки и продели руки в лямки, хотя до машины было всего несколько шагов.
В кузове сидела девушка. Она безразлично посмотрела на нас и отвернулась. Невысокий, коренастый юноша с тяжелыми прядями каштановых волос молча помог нам снять рюкзаки и, легко вспрыгнув в грузовик, аккуратно сложил в уголок.
— Это Жора, — сообщила мне Маринка.
«Что ж это будет, — со страхом подумала я, — два шага пронесла мешок, а уже плечи оттянуло…»
На пустынной улице показался шофер турбазы и Гиги — молодой человек, широкий в плечах и суживающийся книзу.
Девушка, сидевшая в машине, стала внимательно рассматривать верхушки сосен. Конечно, это была Ирочка.
— Ученого еще нет? — спросил Гиги, усаживаясь в кабину.
— Я ждать не буду, — заявил шофер. — Мне надо засветло обернуться.
Машина задрожала, но поехали мы совсем не в ту сторону, куда лежал наш путь. Грузовик, переваливаясь, влез в узенький переулочек и загудел.
— Глеб Александрович! — зычно крикнул Гиги.
Из маленького дома вышел человек. При одном взгляде на него мы сразу почувствовали убожество своего снаряжения. Глеб Александрович был в замшевом спортивном костюме без пуговиц — на одних молниях, на плече он нес новый рюкзак со множеством карманов. В одной руке у него была связка блестящих инструментов — ледоруб, топорик, лопатка и еще что-то, в другой руке он держал свернутую бубликом желтую веревку.
— Он чудно одет, да, мама? — с нескрываемой завистью прошептала Маринка.
Глеб Александрович с помощью Жоры и Гиги очутился в кузове.
— Прошу прощения, — вежливо, но без улыбки, сказал он, отодвинув в сторону мой рюкзак и укладывая свои вещи.
Мы с Ирочкой посмотрели друг на друга. Она подмигнула мне и кивнула в сторону нашего нового спутника. Я ответила ей улыбкой. Нас уже объединяло чувство старожилов.
Покоренная блеском альпинистского снаряжения, Марина коснулась пальцем новенького ледоруба.
— Девочка, это трогать нельзя, — внушительно проговорил Глеб Александрович, — это не игрушки, девочка.
Маринка отдернула руку и сразу притихла.
Костя вступился за дочку:
— Я думаю, что эти игрушки не очень понадобятся вам в предстоящем походе.
— Это вы так думаете! — ответил Глеб Александрович. — Разрешите узнать — который раз вы переходите Клухорский перевал?
Посрамленный Костя замолчал.
Глеб Александрович обвел взглядом нас всех, и тут совершенно неожиданно выяснилось, что даже Гиги и Жора идут через перевал впервые. Они были экскурсоводами по Теберде, а в Сухуми туристов водил другой человек.
— А я совершил этот поход еще в тридцать девятом году, — веско заявил Глеб Александрович.
Сквозь деревья мелькнуло черно-зеленое озеро, в котором мы столько раз купались. Потом пошли знакомые места — дорога на водопад Шумку, березовая роща. Мы не остановились ни у бешеной речки Муруджу, которая состоит из одной молочной пены, ни возле сурового потока Куначкира. Ущелье суживалось. Горы становились выше. Недвижно стояли темные прямые сосны.
Прощай, Теберда!
Марина все еще переживала обиду. Она сидела очень сосредоточенная, потом обхватила меня за шею и прошептала на ухо:
— По-моему, он хам!
Я укоризненно покачала толовой.
— Наоборот. Он очень вежливый человек. А тебе урок — не трогай чужие вещи.
Глаза девочки подозрительно заблестели. Тогда Жора, с птичьей легкостью сидевший на борту машины, отстегнул от своей клетчатой рубашки маленький туристский значок и приладил его к платью Марины.
— Теперь ты настоящая туристка!
Этого оказалось достаточным для полного счастья.
Дорога шла все вверх. Костя и Маринка напевали свою любимую песню:
Эх, дороги, пыль да туман…
Ирочка тянула высоким голоском:
Для тебя я, молодая,В сад зеленый вышла!
Запел и Глеб Александрович неожиданно сильным баритоном:
Тореадор, смелее в бой…
Так весело мы доехали до Северного приюта.
Навстречу машине выбежала курносая девушка и завела с шофером оживленный разговор о делах, к которым мы не имели никакого отношения.
Деревянный, очень декоративный дом стоял на самом берегу реки, а в двух шагах от него поднималась гора, изрезанная продольным серпантином дороги. Отсюда начинался подъем на перевал.
Стены домика были испещрены надписями:
«Выходим на освоение перевала. Кто кого! Вася и Алеша».
«Прощай, Любочка! Встретимся в Сухуми!»
«Кавказ подо мною! Арнольд Карапетян».
— Мы тоже напишем что-нибудь, хорошо? — загорелась Маринка.
Все три комнаты дома представляли собою печальное зрелище покидаемого жилища. На полу валялись бумажки, консервные банки. Свернутые полосатые матрацы были стянуты широкой кумачной лентой с надписью «Добро пожаловать». Курносая девушка вытаскивала из дома узлы и складные кровати.
— На чем же мы будем спать? — тихо спросила я у Кости.
— Может быть, они оставят спальные мешки? — пожал плечами Костя.
Наши проводники о ночлеге не думали. Гиги стоял с Ириной у берега реки, а Жора помогал шоферу грузить вещи.
— Маруся, оставь нам котелок, — уговаривал он девушку.
Мне стало ясно, что никаких мешков не будет. А у нас только одно тонкое байковое одеяло.
«Надо вернуться на этой же машине», — подумала я.
Сердитая река окатывалась по зеленым каменным глыбам. От нее тянуло холодом. Черные ели, покрытые седой, косматой паутиной, обступили разоренный дом.
Как назло, Маринка и Костя полезли на гору за малиной. Мне необходимо было человеческое сочувствие, совет.
— Наверное, нам лучше возвратиться в Теберду, — сказала я Глебу Александровичу, — здесь негде спать. Я боюсь за ребенка.
— И это еще не самое худшее, — готовно ответил он. — Учтите, что впереди ледник.
— Но ведь столько народу ходит через перевал!
— Ну, не знаю, не знаю… Дороги в горах изобилуют неожиданностями. В леднике могут быть трещины…
— Костя! Сюда! — закричала я во весь голос, но в это время машина тронулась и шум мотора заглушил мой голос.
— Котелок я у нее все-таки выпросил, — сказал Жора, подходя к нам.
Мы собрались перед домом у большого плоского камня со следами костра. Глеб Александрович развязал свой рюкзак, вынул термос и стал пить горячий кофе. Гиги и Жора обменивались между собой короткими, малопонятными фразами.
— Здесь ночевать не будем, — объявил Гиги, — пока светло, тронемся на подъем.
— Позвольте, — сказал Глеб Александрович, — куда на подъем? Здесь хоть крыша над головой, а там до Южного приюта ничего нет. Я эти места знаю!
Ни Жора, ни Гиги не удостоили его ответом. На камне расстелили газетный лист и достали еду. Маринку очень волновало, как мы будем питаться.
— Все вместе будем. Правда, мама? Все вместе, — убеждала она, пока я доставала из мешка жареных цыплят.
Гиги извлек из своего рюкзака копченую колбасу.
— Вот что, товарищи, — сказал Костя, — надо поступать целесообразно. Сперва будем есть то, что может испортиться. Колбаса подождет.
Никто не возражал.
— Присаживайтесь ближе, — предложила я Глебу Александровичу.
— Благодарю. Я закусил, — ответил он и отошел в сторонку.
Ира ела нехотя. Она была безучастна ко всему окружающему. Ее большие светло-голубые глаза всегда были обращены в сторону Гиги. О чем бы он ни говорил, она слушала его широко улыбаясь.
